Неточные совпадения
Уже Лука Лукич говорит: «Отчего ты, Настенька, рыдаешь?» — «Луканчик, говорю, я и сама не знаю,
слезы так вот
рекой и льются».
Опять мукой…
А на кусок
Слеза рекой!
Поел сынок!
Стремит Онегин? Вы заране
Уж угадали; точно так:
Примчался к ней, к своей Татьяне,
Мой неисправленный чудак.
Идет, на мертвеца похожий.
Нет ни одной души в прихожей.
Он в залу; дальше: никого.
Дверь отворил он. Что ж его
С такою силой поражает?
Княгиня перед ним, одна,
Сидит, не убрана, бледна,
Письмо какое-то читает
И тихо
слезы льет
рекой,
Опершись на руку щекой.
Все вокруг них! Не дождями
Эти травы вспоены,
На
слезах людских, на поте,
Что лились
рекой в те дни, —
Без призора, на свободе
Расцвели теперь они.
И опять ему вспомнилось детство, тихий плеск
реки, первое знакомство с Эвелиной и ее горькие
слезы при слове «слепой»… Инстинктивно почувствовал он, что теперь опять причиняет ей такую же рану, и остановился. Несколько секунд стояла тишина, только вода тихо и ласково звенела в шлюзах. Эвелины совсем не было слышно, как будто она исчезла. По ее лицу действительно пробежала судорога, но девушка овладела собой, и, когда она заговорила, голос ее звучал беспечно и шутливо.
Поутру на белые степи гляжу,
Послышался звон колокольный,
Тихонько в убогую церковь вхожу,
Смешалась с толпой богомольной.
Отслушав обедню, к попу подошла,
Молебен служить попросила…
Всё было спокойно — толпа не ушла…
Совсем меня горе сломило!
За что мы обижены столько, Христос?
За что поруганьем покрыты?
И
реки давно накопившихся
слезУпали на жесткие плиты!
— Так-то лучше будет, милушка! Нашими бабьими
слезами реки бы прошли, кабы им вера была…
Кто бы мне дал источник
слез,
Я плакал бы и день и нощь.
Рыдал бы я о грехах своих.
Проливал бы я
слезы от очию.
Реки,
реки эдемские,
Погасите огни геенские!
Лиза сидела на балконе, положив свою головку на руку. Глаза ее были полны
слез, но она беспрестанно смаргивала эти
слезы и глядела на расстилавшееся за
рекою колосистое поле.
Выйдут на берег покатый
К русской великой
реке —
Свищет кулик вороватый,
Тысячи лап на песке;
Барку ведут бечевою,
Чу, бурлаков голоса!
Ровная гладь за
рекою —
Нивы, покосы, леса.
Легкой прохладою дует
С медленных, дремлющих вод…
Дедушка землю целует,
Плачет — и тихо поет…
«Дедушка! что ты роняешь
Крупные
слезы, как град?..»
— Вырастешь, Саша, узнаешь!
Ты не печалься — я рад…
Я глядел бессмысленно на
реку и не замечал, что у меня
слезы лились.
Старуха
слезала с печи осторожно, точно с берега
реки в воду, и, шлепая босыми ногами, шла в угол, где над лоханью для помоев висел ушастый рукомойник, напоминая отрубленную голову; там же стояла кадка с водой.
Меня почти до
слез волнует красота ночи, волнует эта баржа — она похожа на гроб и такая лишняя на просторе широко разлившейся
реки, в задумчивой тишине теплой ночи. Неровная линия берега, то поднимаясь, то опускаясь, приятно тревожит сердце, — мне хочется быть добрым, нужным для людей.
— Я к нему в работники нанялся; как в Перму приедем,
слезу с парохода, прощай, ероха-воха! По железной дороге ехать, потом — по
реке да на лошадях еще; пять недель будто ехать надо, вона, куда человек забился…
Обидно до жгучих
слёз: земля оврагами изранена,
реки песками замётаны, леса горят, деревни — того жесточе, скотина вроде вшей, мужик живёт дико, в грязи, без призора, глуп, звероват, голоден, заботы о нём никакой, сам бы о себе, может, позаботился — не размахнёшься, запрещено!
Ужасно, ужасно! но всего ужаснее то — позвольте это вам сказать откровенно, полковник, — всего ужаснее то, что вы стоите теперь передо мною, как бесчувственный столб, разиня рот и хлопая глазами, что даже неприлично, тогда как при одном предположении подобного случая вы бы должны были вырвать с корнем волосы из головы своей и испустить ручьи… что я говорю!
реки, озера, моря, океаны
слез!..
А по сю сторону
реки стояла старушка, в белом чепце и белом капоте; опираясь на руку горничной, она махала платком, тяжелым и мокрым от
слез, человеку, высунувшемуся из дормеза, и он махал платком, — дорога шла немного вправо; когда карета заворотила туда, видна была только задняя сторона, но и ее скоро закрыло облаком пыли, и пыль эта рассеялась, и, кроме дороги, ничего не было видно, а старушка все еще стояла, поднимаясь на цыпочки и стараясь что-то разглядеть.
Не ручей журчит,
Не
река шумит:
Льются
слезыКрасной девицы...
Анастасья с необыкновенной твердостью выслушала весь рассказ его; но когда он кончил, она завернулась в свою фату, зарыдала, и горькие
слезы рекой полились из глаз ее.
В бреду шли дни, наполненные страшными рассказами о яростном истреблении людей. Евсею казалось, что дни эти ползут по земле, как чёрные, безглазые чудовища, разбухшие от крови, поглощённой ими, ползут, широко открыв огромные пасти, отравляя воздух душным, солёным запахом. Люди бегут и падают, кричат и плачут, мешая
слёзы с кровью своей, а слепые чудовища уничтожают их, давят старых и молодых, женщин и детей. Их толкает вперёд на истребление жизни владыка её — страх, сильный, как течение широкой
реки.
Пригнав табун к
реке, около которой должны были пастись лошади, Нестер
слез и расседлал. Табун между тем уже медленно стал разбираться по несбитому еще лугу, покрытому росой и паром, поднимавшимся одинаково от луга и от
реки, огибавшей его.
Снилась мне золотая Украина, ее
реки, глубокие и чистые; седые глинистые берега, покрытые бледно-голубою каймою цветущего льна; лица, лица, ненавистно-милые лица, стоившие стольких
слез, стольких терзающих скорбей и гнетущего горя, и вдруг все это тряслось, редело, заменялось темным бором, в котором лохматою ведьмою носилась метель и с диким визгом обсыпала тонкими, иглистыми снежинками лукавую фигуру лешего, а сам леший сидел где-то под сосною и, не обращая ни на что внимания, подковыривал пенькою старый лыковый лапоть.
Борис Петрович упал на колена; и
слезы рекой полились из глаз его; малодушный старик! он ожидал, что целый хор ангелов спустится к нему на луче месяца и унесет его на серебряных крыльях за тридевять земель.
Высокий дом, широкий двор
Седой Гудал себе построил…
Трудов и
слез он много стоил
Рабам послушным с давних пор.
С утра на скат соседних гор
От стен его ложатся тени.
В скале нарублены ступени;
Они от башни угловой
Ведут к
реке, по ним мелькая,
Покрыта белою чадрόй
Княжна Тамара молодая
К Арагве ходит за водой.
Но когда возвратился он домой, когда увидел, что пусто в его комнате, что даже стул, на котором сидела Пульхерия Ивановна, был вынесен, — он рыдал, рыдал сильно, рыдал неутешно, и
слезы, как
река, лились из его тусклых очей.
Много лиц и слов врезалось в память мою, великие
слёзы пролиты были предо мной, и не раз бывал я оглушён страшным смехом отчаяния; все яды отведаны мною, пил я воды сотен
рек. И не однажды сам проливал горькие
слёзы бессилия.
— Сия картина так сильно впечатлелась в его юной душе, что он через двадцать лет после того, в кипении страстей, в пламенной деятельности сердца, не мог без особливого радостного движения видеть большой
реки, плывущих судов, летающих рыболовов: Волга, родина и беспечная юность тотчас представлялись его воображению, трогали душу, извлекали
слезы.
Мы здесь бессильны, и, если бы могли плакать, труп Пэда плавал бы теперь в наших
слезах, как тростинка в большой
реке.
Но Галя уже ничего не ответила. С девками оно часто так бывает: говорит-говорит, лопочет-лопочет, как мельница на всех поставах, да вдруг и станет… Подумаешь, воды не хватило… Так где! Как раз полились
рекой горькие
слезы и отошла в сторону, все утирая глаза широким рукавом белой сорочки.
Увидав, как читатель иной
Льет над книгою
слезы рекой,
Так и хочешь сказать: «Друг любезный,
Не сочувствуй ты горю людей,
Не читай ты гуманных книжонок,
Но не ставь за каретой гвоздей,
Чтоб, вскочив, накололся ребенок...
Он часто в сечах роковых
Подъемлет саблю, и с размаха
Недвижим остается вдруг,
Глядит с безумием вокруг,
Бледнеет, будто полный страха,
И что-то шепчет, и порой
Горючи
слезы льет
рекой.
Елена Ивановна смотрела на широкую спокойную
реку, о чем-то думала, и
слезы текли у нее по щекам. И Родиона смущали эти
слезы, он сам едва не плакал.
Стремятся
слез приятных
рекиИз глубины души моей.
О! коль счастливы человеки
Там должны быть судьбой своей,
Где ангел кроткий, ангел мирный,
Сокрытый в светлости порфирной,
С небес ниспослан скиптр носить!
Там можно пошептать в беседах
И, казни не боясь, в обедах
За здравие царей не пить.
— Помнишь, что у Златоуста про такие
слезы сказано? — внушительно продолжал Патап Максимыч. —
Слезы те паче поста и молитвы, и сам Спас пречистыми устами своими
рек: «Никто же больше тоя любви имать, аще кто душу свою положит за други своя…» Добрая ты у меня, Груня!.. Господь тебя не оставит.
Ну что ж? Одной заботой боле —
Одной
слезой река шумней
А ты всё та же — лес, да поле,
Да плат узорный до бровей…
А на пороге плакал Феноген Иваныч. Он потерял всю свою важность, и хлюпал носом, и двигал ртом и бровями; и
слез было так много, они такой
рекой текли по его лицу, точно шли не из глаз, как у всех людей, а сочились из всех пор тела.
Припадем коленами на мать сыру землю,
Пролием мы
слезы, как быстрые
реки,
Воздохнем в печали к создателю света:
«Боже ты наш, Боже, Боже отец наших,
Услыши ты, Боже, сию ти молитву,
Сию ти молитву, как блудного сына,
Приклони ты ухо к сердечному стону,
Прими ты к престолу текущие
слезы,
Пожалей, создатель, бедное созданье,
Предели нас, Боже, к избранному стаду,
Запиши, родитель, в животную книгу,
Огради нас, бедных, своею оградой,
Приди в наши души с небесной отрадой,
Всех поставь нас, Боже,
Здесь на крепком камне,
Чтоб мы были крепки во время печали...
И синие, синие, как воды родной
реки, глаза девушки туманятся теперь
слезами.
Солдат Иван заплакал горькими
слезами. Солдат Иван, видевший во время многочисленных походов, как лилась кровь
рекою, солдат Иван, убивавший сам врагов отечества, теперь плакал горькими, неутешными
слезами, как маленький ребенок. Ему бесконечно хотелось сделать добрым и кротким короля Дуль-Дуля, осчастливить его страну, и в то же время он не хотел покрыть позором свое честное солдатское слово.
Ну, что ж? Одной заботой боле —
Одной
слезой река шумней,
А ты все та же — лес да поле,
Да плат узорный до бровей…
Катастрофа на берегу Москвы-реки, испуг при неожиданном нападении, несмотря на кажущееся после этого ее спокойствие и прежний здоровый вид, не остались без последствий: она стала осторожна до пугливости, малейший шум заставлял ее бледнеть, малейшее волнение вызывало на глаза ее
слезы.
По лицу офицера, чрезвычайно выразительному, бежит уже смертная бледность; оборотив голову к стороне
реки, он устремил на небо взоры, исполненные благодарности;
слезы каплют по щекам; уста его силятся что-то произнести.
Отечество хранить державною рукою,
Сражаться с бурей бед, фортуну презирать,
Дары обилия на смертных лить
рекою,
В
слезах признательных дела свои читать...
— Виват! — также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтоб увидать его. Наполеон осмотрел
реку,
слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа, и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что-то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.